Пожалуй, наиболее знакомое многим из нас надличностное переживание рождается в отношениях с самыми близкими людьми. Во время занятий любовью или других совместных моментов экстаза кажется, что разграничение между «я» и «ты» исчезает. Мы внезапно осознаем, что сознание существует совершенно отдельно от тела. Наши два сознания сливаются воедино, бросая вызов физическим границам, которые мы настолько привыкли считать чем-то само собой разумеющимся. Когда это случается, мы также можем чувствовать единение с творческим источником, из которого мы вышли и частью которого является каждый из нас.

Этот тип надличностной связи, которую мы ощущаем с другим человеком, можно называть «двуединством». Подобные переживания могут иметь место во время практики духовных учений, в особенности, тантрической йоги, в периоды необычайной радости или сильных эмоциональных потрясений, как то, в связи с рождением ребенка или смертью любимого человека, а также после приема психоактивных веществ. Кроме того, они часто встречаются в отношениях между матерью и ребенком во время беременности и кормления грудью. В опыте двуединства мы чувствуем полное слияние и единение с другим человеком, однако сохраняется и ощущение нашей собственной личности.

В клинических ситуациях я буквально сотни раз наблюдал различные форм этого двуединства. Особенно интересным примером была моя пациентка Милада, которая ощущала слияние со своей матерью при повторном переживании внутриутробного и грудного периодов своей жизни.

Во время сеанса Милада приняла позу эмбрионал, характерную для человека в состоянии глубокой регрессии. Казалось, что все морщины с ее лица исчезли, и она приобрела вид крошечного младенца. Она вполголоса описывала, сколь близкой она сейчас чувствует себя со своей матерью. У нее было удивительное чувство, что она действительно становится частью матери, сливается с ней, вплоть до исчезновения всех различий между чувствами матери и ее собственными. Она ощущала, что может становиться то собой, то своей матерью. Иногда она была эмбрионом в материнском чреве, иногда младенцем, сосущим грудь. Затем она сменяла роль, делаясь своей беременной или кормящей матерью. В своих переживаниях она могла быть одновременно и своей матерью, и собой в младенчестве, как если бы эти две ипостаси были континуумом, единым организмом или единым сознанием.

В какой-то момент, переживая это двуединство и символически сливаясь со своей матерью Милада открыла глаза. Посмотрев на меня, она очень удивилась. Она объяснила, что, наверное, смогла бы прочитать мои мысли и узнать, что я чувствую, как будто все границы между нами исчезли. Когда она действительно описала мои мысли, оказалось, что она не ошиблась2.

Кстати, этот момент для Милады оказался прорывом. Пережив двуединство сначала со своей матерью, а затем со мной, она обрела новый взгляд на ранний период своей жизнь и позволила себе общаться со мной на более глубоком уровне и с большим доверием. Нередко, именно этот опыт двуединства может помочь нам достичь более глубокого доверия или понимания других во взаимоотношениях с семьей и близкими людьми. Столь же логично предполагать, что этот аспект человеческого сознания может составлять основу того, что мы называем эмпатией.

К опыту двуединства очень близко переживание полного отождествления с другим человеком . Это случается, когда мы настолько сильно отождествляемся с другим человеком, что теряем ощущение собственной личности и становимся им. Яркий пример такого переживания был у моей жены Кристины, когда мы жили и работали в Эсаленском институте в Биг-Суре.

Кристина в то время лежала в постели, поправляясь после вирусной инфекции. Одним из наших друзей, также живших в Эсалене, был ныне покойный антрополог и эрудит Грегори Бэйтсон. Во время пробной операции хирурги обнаружили в его легких злокачественную опухоль размером с грейпфрут. Врачи сказали Грегори, что опухоль неоперабельна, и что жить ему осталось четыре недели. Живя в Эсалене, он лечился многими альтернативными методами и, в действительности, прожил на два с половиной года больше, чем предсказали врачи. За эти годы мы с Кристиной провели с ним и его семьей много времени и стали близкими друзьями.

В то особое утро Кристина, лежа в постели, испытала ошеломляющее чувство, что она становится Грегори. У нее были его гигантское тело и его огромные руки, его мысли и его основательный английский юмор. Она чувствовала, что соединилась с болью его раковой опухоли, и каким-то образом каждой своей клеткой знала, что он умирает. Это ее удивило, поскольку сознательно она оценивала ситуацию иначе.

Позднее в тот же день Кристина увиделась с нашим другом д-ром Карлом Саймонтоном, который гостил в Эсалене. Карл провел все утро, работая с Грегори и используя метод визуализации, который он разработал как онколог и радиолог. Карл рассказал Кристине о том, что произошло на его утреннем сеансе с Грегори. В середине сеанса Грегори неожиданно заявил: «Я больше не хочу этого делать. Я хочу умереть». Они сразу же позвонили его жене Луизе и, вместо того чтобы говорить о борьбе с раком, начали говорить о смерти. По времени, этот эпизода в точности совпадал с переживанием Кристины, в котором она отождествилась с Грегори.

Это исчезновение индивидуальных границ может идти гораздо дальще и распространяться на целые группы людей, у которых есть что-то общее; они могут принадлежать к одной и той же расе, к одной и той же национальности или культуре, иметь ту или иную общую систему убеждений, профессиональную подготовку или находится в одинаковом положении. Краткие и поверхностные формы такого отождествления с сознанием группы могут случаться и без глубокого или длительного изменения в сознании. Например, при посещении Освенцима, где были замучены и уничтожены миллионы евреев, люди нередко испытывают непреодолимое чувство отождествления с ужасом, скорбью и жестокими лишениями, выпавшими на долю тех, кто умер в лагерных застенках. Сходным образом, люди, посещающие Мемориал, посвященный войне во Вьетнаме, который находится в в Вашингтоне, обнаруживают, что на какое-то краткое мгновение они переживают страдания всех молодых людей, погибших на этой войне.

В измененных состояниях сознания такие надличностные переживания могут быть очень глубокими, живыми и выразительными, и продолжаться от нескольких секунд до нескольких часов. Здесь можно, например, стать всеми матерями мира, потерявшими своих детей в войнах, всеми солдатами, погибшими на полях сражений, или всеми отверженными в человеческой истории. И хотя это, наверное, трудно себе представить тому, кто никогда не испытывал таких переживаний, при определенных обстоятельствах человек может совершенно убедительно чувствовать, что становится всеми этими людьми одновременно - единым сознанием, которое содержит в себе сознание сотен или даже миллионов людей.

Визионерские переживания такого рода были многократно описаны в Священных писаниях и в мистической литературе всех времен. Однако такие переживания не являются ни исключительной привилегией великих фигур религиозной истории, ни - как иногда утверждают скептики - затейливым вымыслом лукавого духовенства, изобретающего способы манипулирования доверчивой толпой. Одним из самых неожиданных откровений современных исследований сознания было открытие того факта, что при определенных обстоятельствах, например, в необычных состояниях сознания, такие визионерские переживания могут стать доступными буквально каждому из нас. Их предоставляет нам надличностный потенциал человеческого сознания.

Приведенное ниже повествование представляет собой современный пример визионерского переживания профессионального психиатра, посетившего древние руины майя в Паленке, в Мексике. Этот довольно длинный рассказ также включает в себя выход за пределы времени и встречу с архетипическими сущностями, которую мы пока еще не обсуждали. Однако я оставил рассказ в том виде, как он есть, поскольку в нем представлен особенно впечатляющий пример визионерских способностей, доступных нам через посредство надличностного сознания.

«…Я обнаружил, что мне все труднее смотреть на окружающие меня руины просто глазами восхищенного туриста. Я ощущал волны глубокой тревоги, пронизывающей все мое существо, и почти метафизическое чувство подавленности. Мое поле восприятия постепенно темнело, и я начал замечать, что окружающие меня объекты наделены ужасной энергией и начали двигаться самым зловещим образом.

Я сознавал, что Паленке - это местом, где были принесены в жертву тысячи людей, и чувствовал, что все многовековые страдания каким-то образом все еще висят поблизости, подобно тяжелому облаку. Я ощущал присутствие гневных божеств и их жажду крови. Они явно требовали новых жертвоприношений и, казалось, полагали, что я буду следующей жертвой. Как ни убедительно было это ощущение, у меня оставалось достаточно критического рассудка, чтобы понимать, что все это - внутренний символический опыт, и что на самом деле моей жизни ничто не угрожает.

Я закрыл глаза, чтобы выяснить, что же происходит в моей психике. И вдруг, история как будто ожила; я увидел не руины Паленке, а процветающий священный город, находящийся в пике своей славы. Я наблюдал ритуал жертвоприношения с невероятными подробностями; однако я был не просто свидетелем, но и жертвой. За этим сразу же последовала другая похожая сцена, а затем еще одна. По мере моего удивительного проникновения в суть доколумбовской религии и в то, какую роль играли жертвоприношения в этой системе, границы моей личности, казалось, полностью исчезли, и я чувствовал, что моя связь со всеми, кто умирал в Паленке на протяжении веков, усиливается до такой степени, что я становлюсь ими.

Я ощущал себя огромным резервуаром эмоций, которые они испытывали; в нем содержался целый спектр чувств - скорбь по потерянной юной жизни, тревожное ожидание и странное двойственное отношение к палачам, а также своеобразную покорность судьбе и даже возбуждение и любопытное предвкушение того, что вот-вот произойдет. Я был уверен, что в подготовку к ритуалу входил прием каких-то препаратов, изменяющих сознание, которые поднимали переживание на другой уровень».

Он был очарован масштабами этого переживания и богатством прозрений, которое оно влекло за собой. Он поднялся на холм и прилег возле Храма Солнца, чтобы лучше сосредоточиться на происходящем. Сцены прошлого продолжали обрушиваться на его сознание с чрезвычайной силой. Его восхищение быстро сменялось глубоким метафизическим страхом. И тут он, казалось, услышал громкое и ясное сообщение: «Ты здесь не путешественник, пытающийся услышать голос истории; тебя, как и всех других в прошлом, принесут в жертву богам. Тебе не уйти отсюда живым». Он ощущал подавляющее присутствие божеств, требующих жертвоприношения, и даже стены зданий, как будто, жаждали крови - его крови. Он продолжает:

«Я и раньше переживал измененные состояния сознания в психоделических сеансах и знал, что самые ужасные страхи в этих переживаниях не отражают объективно существующей опасности и обычно рассеиваются, как только сознание возвращается к обычному состоянию. Как ни убедительно было это переживание, мне хотелось верить, что это «всего лишь один из таких страхов». Но ощущение надвигающейся гибели становилось все реальнее. Я открыл глаза, и панический ужас овладел всем моим существом. Мое тело было покрыто гигантскими муравьями и на коже появились сотни красных волдырей. Все это происходило не просто в моем уме; все было на самом деле.

Я осознал, что это неожиданное осложнение привнесло элемент, которого прежде не хватало, чтобы сделать мои страхи абсолютно убедительными. Я сомневался в том, что меня может убить само переживание, но теперь я не знал, что способно сделать со мной в измененном состоянии сознания большое количество яда сотен неизвестных мне гигантских мексиканских муравьев. Я решил поскорее унести ноги из этих развалин, чтобы избавиться от влияния божеств. Однако время, казалось, замедлило свой бег и почти остановилось, и все мое тело стало неимоверно тяжелым, словно свинцовым.

Я отчаянно пытался бежать как можно быстрее, но казалось, что я продвигаюсь как в замедленном кино. Я чувствовал себя как будто на привязи. Божества и стены развалин крепко захватили меня и держали с помощью своих чар. Все это время в моем уме по прежнему мелькали образы всей истории Паленке. Я мог видеть забитую до отказа автостоянку, отделенную от развалин тяжелой цепью. Это был предсказуемый рациональный мир моей повседневной реальности. Я поставил себе цель добраться туда, чувствуя что этот мир должен каким-то образом спасти мне жизнь. В этот момент цепи казались мне границей, за которой заканчивается влияние магического мира древних богов. Разве наш современный мир не покорял и не подрывал империи, основанные на верованиях в мистические реалии?»3

Его ожидания оказались верными. Спустя, казалось, целую вечность и с огромными усилиями он достиг автостоянки. В этот момент с него как бы спал тяжкий гнет - физический, психологический и духовный. Он чувствовал легкость, экстаз и мощный прилив жизненной энергии, словно заново родился. Его чувства очистились и широко раскрылись. Величественный закат во время его возвращения из Паленке, обед в маленьком ресторанчике в Виллагермосе, где он наблюдал пульс жизни на улицах, и наслаждение фруктовыми соками в местных кафе были для него поистине экстатическими переживаниями. Однако большую часть ночи он провел, принимая холодный душ, чтобы облегчить боль и зуд от множества муравьиных укусов.

Несколько лет спустя его друг, антрополог, который подробно изучал культуру майя, рассказал ему, что муравьи играли важную роль в мифологии майя и были тесно связаны с богиней земли и процессом возрождения.

Предельной формой группового сознания является отождествление со всем человечеством , при котором, по видимому, не существует границ в общем хранилище опыта человечества как вида. Много примеров этого можно найти в древней литературе - взять, хотя бы, переживание Христа в Гефсиманском Саду. Однако, я, вместо этого воспользуюсь примером из мира современной технологии, а именно описанием надличностного переживания, взятым из отчета Расти Швейкарта о полете «Аполлона-9», в задачу которого входило испытание лунного модуля, предназначенного для будущих высадок людей на Луну.

Когда движущийся по орбите космический корабль на огромной скорости пересекал разные географические и политические границы, Расти почувствовал, что ему все труднее отождествлять себя с какой-либо одной нацией. Далеко внизу он увидел Средиземноморье и подумал о том, что эта колыбель цивилизации в течение многих веков представляла собой весь известный мир. Он представил себе, что на поверхности сине-зелено-белого шара, вокруг которого он облетал каждые полтора часа, содержится все, что когда-либо имело для него значение: история, музыка, искусство, война, смерть, любовь, слезы, игры и радости. Его сознание подвергалось глубокому преображению.

«Когда ты облетаешь Землю за полтора часа, то начинаешь осознавать, что твоя личность неразделима со всем этим. Происходит перемена. Ты смотришь вниз и не можешь себе представить, как много границ и рубежей ты пересекаешь… Сотни людей убивают друг друга из-за какой-то воображаемой линии, которую ты даже не осознаешь и не можешь видеть. Оттуда, где ты находишься, планета видится целым, и она настолько прекрасна, что тебе хотелось бы тебе взять каждого человека за руку и сказать: «Взгляни на нее с этой перспективы. Взгляни на то, что действительно важно!»

Во время его прогулки в открытом космосе эти откровения неожиданно развернулись в глубокое мистическое переживание. Камера, призванная документировать его деятельности, перестала работать, и в течение нескольких минут ему было нечего делать, кроме как парить в пространстве, позволяя своему сознанию отдаваться зрелищу Земли, Космоса и всего сущего. Очень быстро он обнаружил, что больше не может сохранять свои индивидуальные границы, и отождествился со всем человечеством.

«Ты размышляешь над тем, что ты переживаешь и почему. Заслуживаешь ли ты этого фантастического переживания? Заработал ли ты его? Избран ли ты, чтобы соприкоснуться с Богом, получить это особое переживание, которое недоступно другим людям? Ты знаешь, что ответ на это - «нет», что ты ничего не сделал, чтобы его заслужить. Оно не предназначено специально для тебя. В этот момент ты очень хорошо знаешь - и так сильно ощущаешь - что служишь чувствительным элементом для всего человечества.

Ты смотришь вниз и видишь поверхность земного шара, на котором ты жил все это время, и знаешь всех людей, что находятся внизу. Они такие же, как ты, они - это ты, ты представляешь их. Ты находишься здесь, наверху, как чуткий прибор, указывающий направление… Каким-то образом ты осознаешь, что являешься кусочком этой общей жизни, ты находишься на переднем крае, и должен донести это всем.

Это становится для тебя особой ответственностью, и кое-что говорит тебе о твоей связи с тем, что мы называем жизнью. Это перемена, это нечто новое, и когда ты вернешься обратно, то увидишь мир по-другому. Теперь твои взаимоотношения с планетой и с другими формами жизни на этой планете изменились, потому что у тебя был такого рода опыт, и это особенно ценно»4.

Отождествляться с чем-то, чем ты не являешься, - значит формировать эго. Эго - это отождествление с тем, что не есть ты. Кем бы ты ни был - не нужно с этим отождествляться. Нет такой надобности: ты уже им являешься.

Отождествляются всегда с чем-то - чем ты никак не можешь быть. Можно отождествлять себя с телом, с умом. Но как только ты принимаешь эту тождественность, ты тут же теряешь себя. Вот что такое эго. Именно так формируется и получает огранку эго.

Стоит тебе произнести «я», как возникает идентификация - с каким-либо именем, некой формой, каким-то телом, с определенным прошлым; с умом, мыслями, воспоминаниями. Идентификация непременно имеет место - ведь только в этом случае ты можешь заявить: «я». Если ты не отождествлен ни с чем и способен оставаться собой, то ты не хватаешься за «я»; твое «я» попросту исчезает.

«Я» есть, когда есть идентичность.

Идентичность - источник любой формы рабства: как только ты идентифицировался с чем-то -ты в заточении.

Сама идентификация станет твоей темницей. Избегай отождествления с чем бы то ни было, оставайся собой тотально - и тогда обретешь свободу. Вот что такое оковы: оковы - это эго, а свободу может принести только безэговость. А твое эго - не что иное, как идентификация с чем-то, что не является тобой. К примеру, все отождествляются со своим именем, однако любой человек рождается без всякого имени. Впоследствии имя становится столь значимым, что человек готов умереть за него.

Что такого в имени? Однако, как только ты с ним отождествился, оно обрело первостепенную важность. А ведь изначально никто не имеет имени - все рождаются безымянными. Или взять, например, форму; все отождествляют себя со своей формой. Каждый день ты простаиваешь перед зеркалом - и что ты там видишь? Себя? Ничего подобного. Ни одно зеркало не способно отразить тебя - только форму, с которой ты идентифицирован. Но человеческий ум беспросветно глуп: форма меняется с наступлением нового дня, а ты все никак не расстаешься с иллюзиями.

Когда ты был ребенком, какой была твоя форма? Когда ты находился в утробе матери - что ты собой представлял? А в родительском семени - каков ты был? Сможешь ли ты узнать, - если вдруг тебе показали бы рисунок, - твою яйцеклетку в материнском чреве? Удастся ли тебе признать ее и сказать: «Да, вот это - “я”»? Разумеется, нет, однако какое-то время назад ты ведь идентифицировался с ней... И вот ты родился - если бы тебе дали послушать твой первый крик, смог бы ты узнать его и сказать: «Это мой крик»? Сомневаюсь, хотя крик и был твоим и ты наверняка идентифицировался с ним.

Если бы можно было показать умирающему альбом с его изображениями... Форма постоянно меняется - сохраняется некая целостность, и все же каждое мгновение происходят изменения. Тело человека меняется каждые семь лет - полностью, совершенно; ничто не остается таким, как прежде, - ни единая клеточка. Однако мы все равно думаем: «Это - моя форма, это я». Но сознание не имеет формы. Форма - нечто внешнее, бесконечно меняющееся, - как одежда.

Подобная идентификация и есть эго. Если ты не отождествляешься ни с чем - ни с именем, ни с формой, ни с чем-либо еще, откуда возьмется эго? Есть только ты - и все же тебя нет. Ты предстаешь в абсолютной чистоте, лишенный всякого эго. Поэтому Будда назвал самость не-самостью, не-я, он назвал ее анатта, анатма . Он говорил: «Эго нет, потому ты не можешь называть себя даже атма . Ты не можешь называть себя «я» - нет никакого «я». Есть лишь чистое бытие». Это чистое бытие и есть свобода.

«That Art Thou», глава 3

Бывают моменты, когда проявляются темные стороны моего ума, и это меня пугает. Мне чрезвычайно трудно принять тот факт, что они - полная противоположность светлых. Я чувствую себя грязным, виновным и недостойным. Мне хотелось бы смело взглянуть в лицо всем проявлениям моего ума и принять их, ведь Ты, я знаю, часто говоришь: приятие -основное условие трансценденции ума. Не мог бы Ты рассказать о приятии?

Главное, что нужно понять: ты не твой ум - ни светлая его сторона, ни темная. Если ты отождествишься с привлекательной частью, то не сможешь отделиться от уродливой; они составляют две стороны одной монеты. Можешь принять ее целиком, либо целиком отбросить, но разделить ее невозможно.

Но человек всегда стремился выбрать лишь то, что выглядит красиво, привлекательно, ему подавай сплошь серебряную оторочку, а темное пятно спрячь куда подальше. Однако он не отдает себе отчета в том, что и серебряная отделка, и темные пятна не могут существовать друг без друга. Темные пятна - это фон, совершенно необходимый для того, чтобы проявилась отделка из серебра.

Выбор порождает беспокойство.

Осуществляя выбор, ты попадаешь в беду.

Отказ от выбора означает: есть ум со своей светлой и темной сторонами - и что с того? Какое отношение он имеет к тебе? С какой стати тебе об этом переживать?

В тот момент, когда ты отказываешься от выбора, всякое беспокойство исчезает. Приходит полное приятие: таково свойство ума в этом состоит его природа, и это не твоя забота, ведь ты - не твой ум. Будь ты им, отпали бы все проблемы. Кто бы тогда что-то там выбирал и думал о трансценденции? Кому пришлось бы что-то принимать и размышлять о приятии?

Ты отделен от ума - отделен всецело.

Ты - лишь свидетель, не более того.

Но ты - наблюдатель, который отождествляется со всем, что сочтет приятным, и игнорирует тот факт, что неприятное следует за ним тенью. Приятная сторона не вызывает у тебя беспокойства- она становится праздником. Проблема появляется тогда, когда возникает полярность, - ты разрываешься на части.

Но ведь ты сам заварил кашу. Перестав просто свидетельствовать , ты опустился до идентификации. Библейская притча о грехопадении - просто детские сказки. Вот где воистину падение - свалиться в бездну идентификации, перестав просто созерцать, утратить свидетельствование .

Так что просто попробуй время от времени позволять уму быть таким, каков он есть. Помни, ты - не он. Тебя ожидает нечто удивительное. Ум начнет терять власть по мере того, как станет исчезать связь, потому что он идет от твоей идентификации; он сосет твою кровь. Но стоит тебе отстраниться, отойти в сторону, как ум станет сдавать позиции.

День, когда ты полностью перестанешь отождествляться с умом не поддашься ему ни на секунду, - станет откровением: ум просто исчезнет, перестанет существовать. Там, где он полноправно и непрерывно властвовал - дни и ночи напролет, во сне и в бодрствовании, - его вдруг не окажется. Ты оглядишься вокруг а там пустота, небытие.

Вместе с умом исчезает и самость. Остается лишь некое качество осознания, в котором нет «я». Самое большее, как ты можешь его назвать, - это нечто близкое к «бытию моего существа» (am-ness ), а не «бытие “я”». Или же, что еще точнее, просто «бытие существа» (is-ness ), потому что в «бытии моего существа» все еще присутствует оттенок «я». Как только ты осознаешь, что это - «бытие существа», то растворишься во Вселенском.

С исчезновением ума исчезает самость. Исчезает и множество других вещей, которые доставляли столько беспокойства, но казались тебе очень важными. Ты пытался справиться с ними, а они лишь становились все запутаннее и сложнее, все превращалось в проблему, вызывало тревогу и чувство безысходности.

Хочу вновь обратиться к истории под названием «Гусь снаружи». Она имеет отношение к теме ума и твоей безэговости.

Мастер велел своему ученику медитировать над коаном: гусенка поместили в бутылку, внутри которой он и рос. Он постепенно прибавлял в размерах и занимал уже все пространство бутылки. Вскоре он стал таким большим, что уже не мог пройти через бутылочное горлышко - уж слишком узким оно было. Суть коана заключалась в том, чтобы найти решение проблемы: как вынуть гуся, не убивая его и не разбивая бутылку.

Вот где головоломка.

Как же быть? Гусь слишком велик; невозможно вынуть его из бутылки, не разбивая ее, но это недопустимо. Можно было бы достать гуся, убив его, тебе ведь не важно, жив он или нет. Но это тоже запрещено.

Ученик медитирует день и ночь, думает и так, и эдак, но выход все не находится, ибо в действительности его просто нет. Как вдруг, вконец усталый и измученный, он понимает …внезапно он осознает, что мастера вряд ли заботит гусь или бутылка, должно быть, за ними кроется нечто иное. Бутылка - это ум, а гусь - это ты... если ты свидетель, то все возможно. Даже если ты отделен от ума, ты можешь так с ним отождествиться, что почувствуешь, будто заточен в нем.

Ученик побежал к мастеру с ответом, гусь находится снаружи. Мастер сказал ему: «Ты понял. С этого момента пусть он и находится там, вовне. Он никогда и не был внутри».

Если ты продолжаешь ломать голову над проблемой гуся и бутылки, то ни за что не найдешь решения. Требуется понимание: «Наверняка тут скрыт какой-то иной смысл, иначе мастер не дал бы мне этот коан. И что же это может быть?» - потому что вся суть отношений между мастером и учеником, все дело сосредоточено вокруг ума и осознания.

Осознание - это гусь, не заточенный в бутылке ума. Но ты полагаешь, что он внутри, и спрашиваешь всех вокруг, как достать его оттуда. И найдутся идиоты, которые примутся помогать тебе - посредством различных техник - его извлечь. Я называю их идиотами, потому что они так ничего и не поняли.

Гусь - снаружи, он никогда не находился внутри, поэтому вопрос об извлечении его из бутылки вообще не должен возникнуть.

Ум - это цепочка мыслей, проплывающих перед тобой на внутреннем экране. Ты - просто наблюдатель. Но ты начинаешь отождествляться с привлекательным - и угождаешь в ловушку. И стоит тебе попасться на привлекательном, как тут же возникает уродливое, ведь ум немыслим без двойственности.

Осознание не может существовать в двойственности, а ум - без нее.

Осознание не двойственно, двойствен ум.

Потому просто наблюдай. Я не обучаю тебя никаким решениям. Я предлагаю единственное решение:

Просто отступи назад и наблюдай.

Создай дистанцию между собой и умом.

Не важно, является ли нечто хорошим, красивым, вкусным, приятным или же оно уродливо, - оставайся от этого как можно дальше. Смотри на него так, словно просматриваешь кинофильм. Но люди и с фильмами умудряются отождествляться.

В юности я как-то смотрел фильм... Я вообще не смотрел фильмы долгое время. Но тогда я видел, как люди плакали, по их щеками текли слезы, - а ведь ничего не происходило! Просто здорово, что в кинотеатрах темно, это дает людям возможность скрыть неловкость. Я все время спрашивал отца: «Ты видел это? Парень рядом с тобой проливал слезы!» Отец сказал: «Весь зал рыдал. Это была такая сцена...», «Но как же, - твердил я,- ведь, кроме экрана, там ничего не было. Никого не убили, не случилось никакой трагедии - всего-тo кинопроекция, картинки двигались по экрану. А люди смеялись, рыдали, и в эти три часа от них ничего не осталось. Они стали частью фильма, отождествились с каким-то киногероем...»

Отец сказал мне: «Если ты будешь настолько обращать внимание на реакцию людей, то не сможешь получить удовольствие от самого фильма».

На что я ответил: «Я могу наслаждаться картиной, но не собираюсь плакать; я не вижу в этом никакого удовольствия. Я смотрю на происходящее просто как на фильм, но не хочу становиться его частью. А все эти люди становятся».

Ты готов отождествиться с чем угодно. Люди идентифицируют себя с другими людьми и этим создают себе страдания. Идентифицируясь с какой-либо вещью, они чувствуют себя несчастными, если не обладают ею.

Идентификация - главная причина твоих страданий. И всякая идентификация - это отождествление с умом.

Просто отойди в сторонку, уступи уму дорогу.

И вскоре ты увидишь, что проблемы никакой нет - ведь гусь снаружи. Нет нужды ни разбивать бутылку, ни убивать гуся.

«Beyond Psychology», глава 19

Как лучше всего избавиться от страха? Мой страх принимает разные обличья: то проявляется как смутная тревога, как комок в животе, то меня охватывает такая паника, что почва уходит из-под ног - словно близится конец света.

Как укротить эмоции. Техники по самоконтролю от профессионального психолога Жуковец Руслан

Отождествление с желаниями

Отождествление с желаниями

ОТОЖДЕСТВЛЕНИЕ Мы рассмотрели многие из аспектов отождествления в главах одиннадцатой и двенадцатой, и здесь нам нужно коснуться лишь функции отождествления как защитного механизма.Если я скажу вам, что в некоторых нацистских концентрационных лагерях охранники были